За окном мельтешили расплывчатые очертания холмов, на которых пучками торчали кусты, где-то билось море, но его не было видно.
— Терпеть не могу Крит! — сказала я и отвернулась.
На стойке ресепшена молодой грек с бакенбардами и перстнями на пальцах раздражался, не обращал внимания на орущий телефон и нервно крутил маленький настольный вентилятор:
— Номер люкс на двоих. Забронирован не на ваше имя, мисс!
Я смотрела на него и ничего не отвечала. Телефон продолжал звонить. Грек продолжал чертыхаться.
Он наконец поднял телефонную трубку, но лишь для того, чтобы шарахнуть ей об рычаг, и снова уставился на меня, ожидая чего-то, на что я была неспособна.
— Посмотрите ещё, — кое-как попросила я. — Там должно быть внесено изменение.
Монитор синим отблеском озарил его недовольное лицо, но в ответ он только отрицательно помотал головой.
— Нормально посмотрите! — перегнувшись через стойку, прошипела Кати и положила на стол купюру, сложенную вдвое.
Перстни шевельнулись, и деньги исчезли. Грек колотил по клавиатуре компьютера с такой силой, что по звуку казалось, будто он ломает кому-то кости.
— А, — сказал он несколько секунд спустя, взглянув на меня. — Так это вы. — И выдал магнитные ключи от номера.
Номер был, как пишут на сайтах турагентств, «обставлен в греческом стиле», что означает — в нём были побеленные стены, арочные проёмы, которые задеваешь головой, низкие неудобные кресла и две кровати, сдвинутые в одну.
— Вот мне интересно, — говорила Кати, развешивая свои вещи в шкафу, — они двум мужчинам тоже дадут номер со сдвинутыми кроватями? Или у них такие фантазии только насчёт женщин?
Я лежала, глядя в потолок.
В ресторане отеля мы быстро нашли друзей — пожилую пару шведов, с которыми мы занимали соседние столы, вежливо раскланивались и обсуждали моллюсков и гарниры. Им было за шестьдесят, она — похожа на Барбару Брыльску — высокая, худая, загорелая, седые волосы подстрижены под каре, губы всегда накрашены. Купальников у неё было больше, чем у меня, и начиная с десяти утра её можно было встретить у бассейна с бокалом белого вина и газетой, раскрытой на новостях спорта. Красивая, лёгкая, спокойная и весёлая — счастливая женщина. Он тоже был стройный и быстрый — бегал за десертами и фруктами и носил расчёсочку в кармане рубашки. Их завтраки, обеды и ужины длились долго, они не спешили, а главное — всегда разговаривали.
— О чём они постоянно болтают? Неужели они ещё не переговорили обо всём на свете?
— Может быть, они недавно вместе? Ну, может, это поздняя любовь?
Через пару дней мы расспросили официантку — она оказалась украинкой, и ей надоело откликаться на наши любезности по-английски. Она рассказала, что пара шведов приезжает сюда вместе уже десять лет, каждый год.
Вообще, в отеле были одни пенсионеры. И нам это нравилось. Хотя бы потому, что мы среди них были самые молодые и красивые. А ещё они все были весёлые: смеялись, пили вино и пиво, играли в лото, фотографировались, мотались по экскурсиям, хвастались покупками и смотрели футбольные трансляции. А когда, ближе к полуночи, они шаркающими походками удалялись по своим комнатам, было страшно подумать, переживут ли они эту ночь, но утром их головы в панамах снова высовывались на балконы.
Постоянно дул сильный ветер. Вокруг бассейна то и дело летали полотенца, журналы и шляпы. Предметы сбегали от людей, не желали подчиняться и против всяких правил взмывали вверх, а люди, взволнованные и несуразные, придерживая на бегу расстегнутые купальники, наспех просовывая ноги в пляжные тапки, прыгали, пытаясь поймать то, что от них ускользало.
— Ветер перемен, — говорила я безрадостно.
— Принести тебе выпить? — отвечала Кати.
Я увидела его пару дней спустя, в отельном ресторане, у витрины с сырами, он смотрел на них долго и растерянно. Мне показалось, что даже его спина выглядела печально. Я дотронулась до его плеча.
— Если хочешь, садись к нам за столик.
— Спасибо, — он несколько раз торопливо кивнул, как будто срок действия моего приглашения истекал.
— Хорошо, — сказала я и положила себе какого-то сыра мимо тарелки.
Когда он подошёл к нашему столу со своим блюдом, с которого во все стороны свисали макароны, сначала обернулась шведка — ткнула мужа локтем, он тоже повернул голову и подмигнул. Ещё несколько раз они оборачивались, хихикая, и ушли с ужина непривычно рано, прокрались мимо нас едва не на цыпочках, стараясь не помешать.
Его звали Вильям. Как Шекспира.
К Кати прицепился какой-то престарелый грек. Не то чтобы он был и в самом деле старым, но Вильям твердил: «Мне кажется, ему шестьдесят!» У грека был дурацкий жидкий хвостик и рубашка, расстёгнутая до пупка. А Вильям был очень красив.
— Мой отец — архитектор! — сообщил нам Кристос — так звали грека. — Этот отель спроектировал он.
Мы сидели за маленьким столиком у бассейна, почти в темноте, и напивались дешёвым джин-тоником.
— Серьёзно? — воскликнул Вильям. — Потрясающая работа!
— Такие необычные формы, — присоединилась я, указывая на очертания бассейна и на силуэт здания.
— Такие квадратные! — восхищался Вильям. Мы хохотали.
Кристос сверкал глазами в сторону Кати и ненавидел меня и Вильяма.
— Где вы уже успели побывать? — спрашивал он сквозь зубы.
— Сегодня я ездил в Пещеру Зевса, — ответил Вильям.
— С Анной? — зачем-то спросил Кристос.
— Нет, — сказал Вильям.
— Здорово там. А ещё куда поедете?
— На Санторини.
— С Анной?
— Нет, — ответила я. — Без Анны.
Поужинав лососем, сбрызнутым лимонным соком, или спагетти с морепродуктами, выпив по два бокала белого вина, которое гарантировало головную боль, пожелав шведам хорошего вечера, мы обычно шли гулять в город. Маленькие бары позвякивали стаканами, шипели пивной пеной и изредка даже звучали расстроенным пианино. Как-то раз в одном из таких местечек мы заметили Кристоса, тот сидел за стойкой и уныло качал ногой.
— Кати, там твой бойфренд! — обрадовался Вильям.
— Где? О боже! Не называй его так!
— Смотри, он грустит, скучает и ждёт тебя.
— Погодите, это что у него на голове? Хвостик?
— Ты не заметила, что у него хвост?
— Нет, только не это, меня сейчас стошнит!
— Надо позвать его!
— Я убью тебя, Вильям, только попробуй!
И тогда он сделал вид, что громко чихнул, так, чтобы Кристос повернулся на звук. Я думала, что с ума сойду от смеха. Я так хохотала, что ему пришлось взять меня за руку.
Когда двери лифта поползли навстречу друг другу, он спросил меня: «Какой этаж?»
— А у тебя?
Он нажал на кнопку, и пятёрка загорелась красным. Это был и мой этаж тоже, но я ничего не сказала. Он взглянул на меня, ожидая ответа.
Коридор был устлан ковром, который делал шаги бесшумными. Лампы горели вполсилы.
Он остановился у двери, я встала рядом, он достал магнитный ключ и торопливо смахнул капельку пота со лба. Номер 515. Замок с жужжанием отполз в сторону, дверь открылась. Он посмотрел на меня. Испуганно.
— Спокойной ночи, сосед, — сказала я.
Мой номер — 518.
Следующим утром я сидела на краю шезлонга, листая забытый кем-то путеводитель по острову, когда увидела, что Вильям идёт к бассейну. Мне вдруг стало ужасно страшно, что сейчас он так и пройдёт мимо. Он шагал, как всегда, широко расставляя ноги, безмятежно шлёпая тапками по пяткам.
— Доброе утро! Как спалось? — Он подошёл ко мне и, наклонившись, поцеловал меня в шею.
Мы затеяли игру — выбирать, кто из обитателей отеля похож на какую знаменитость. Лёжа в шезлонгах, тесно придвинутых друг к другу, кусали трубочки, торчащие из бокалов с коктейлями, и старались не показывать пальцем.
— Вон там, посмотри! Роберт Дауни-младший.
— Не похож.
— Да похож! В профиль!
— А кто у нас Кати?
Вильям сдвинул солнечные очки и посмотрел на Кати.
— Джессика Альба!
— Кати! Ты — Джессика Альба.
— Намажь мне лучше спину кремом.
— А ты кто? — Он повернулся ко мне, пока я втирала крем в спину Кати, забираясь ей под бретельки.
— Это ты мне скажи: кто я?
— Ума Турман!
— Окей.
— А я?
— Ты — мужчина мечты из «Секса в большом городе».
— Это который?
— Самый главный, которого любила Кэрри.
— Тот, который десять лет не мог понять, любит ли он её?
— Готово! — Я похлопала Кати по лопаткам и закрутила тюбик с кремом так сильно, что у меня побелели пальцы.
— Твоя майка! — закричала Кати, заметив, что ветер схватил мою одежду со спинки шезлонга и потащил за собой.
— Я поймаю! — вскочил Вильям и, перепрыгивая через загорающих старушек, побежал за ветром. На другом конце бассейна майку поймал Роберт Дауни — младший.
— Ты была права: он на него не похож. — Вильям спрятал мою майку к себе в рюкзак, чтобы она снова не улетела, и погладил меня по голове.
В наш последний вечер в отеле устроили вечеринку с танцами. Репертуар был составлен с учётом вкусов отдыхающих, то есть самым «свеженьким» было что-то из поздних Queen.
Немолодые леди обступили Вильяма тесным кольцом и весело с ним флиртовали, он улыбался каждой из них, не вслушиваясь в их шутки, и подпевал всем песням. Мы с Кати смеялись и вскидывали вверх руки с бокалами, так что лёд из них сыпался нам на головы.
Когда включили I Was Made for Lovin' You группы Kiss, мы с Вильямом прыгали друг напротив друга, как две дикие обезьяны.
You were made for lovin' me.
Он держал меня за обе руки, а я кричала громко-громко, чтобы у него не осталось сомнений, чтобы он, наконец, меня услышал.
And I can't get enough of you baby.
Старушки где-то рядом трясли своими бусами и совершали необъяснимые пассы руками, наши шведы замерли в самом центре танцпола, и было похоже, что он весь — как виниловая пластинка, крутится вокруг них. Фонари выхватывали из темноты то их морщинистые лица, которые перестали казаться мне живыми, то наши с Вильямом глаза, которые остановились друг на друге.
Can you get enough of me.
***
Больше всего меня взбесило то, что все мои вещи уже были собраны. Я зашла в квартиру и увидела, что мой рюкзак и мои босоножки стояли в прихожей. Моя зубная щётка не торчала из стаканчика в ванной, моя расчёска не лежала на подоконнике, моя красная сорочка не валялась на кровати. Всё было собрано, упаковано и вынесено в коридор.
Мне нужно было сразу же вызвать такси и уехать к себе. Но вместо этого я сидела на его кровати и смотрела на мужчину, который сказал, что больше меня не любит. Мои вещи ждали меня у порога, а мне всё ещё не верилось, что это конец.
Он опустился на край стула и потёр руками лицо. У него потрясающе красивое лицо, а он из тех мужчин, которые понятия не имеют, насколько они красивы. Лицо, в котором бог не ошибся ни разу. Какая-то невероятная симметрия в бровях, завораживающе красивые, эротичные губы, прямой нос и глаза, которые больше не хотят меня видеть.
— Ты злишься на меня? — спросил Вильям.
На прощание мы обняли друг друга и долго стояли не двигаясь.
— Увидимся в Греции, — сказал он. — Если, конечно, ты вообще захочешь со мной разговаривать.