Несмотря на то, что, когда мы только собирались в школу, всех детей распределяли по классам в зависимости от их районов, мы не попали с ней в один класс. Моей маме пришлось для этого постараться, но я попала в тот, который считался престижным и в который попадали только дети богатых и влиятельных людей. Девочка, которая живёт со мной в одном подъезде, попала в самый обычный класс для обычных детей обычных людей.
Мы никогда не ходим вместе из школы, даже если наши уроки заканчиваются в одно время. Мы не ходим вместе в школу, хотя наши уроки всегда начинаются в одно время. Я не знаю почему. Наверное то, что нам по пути с разницей всего в два лестничных пролёта, — недостаточная причина.
Недавное на лбу у девочки, которая живёт со мной в одном подъезде, выскочил прыщ. Прыщ настолько большой, некрасивый и болезненный, что даже её строгие родители разрешили ей не ходить в школу, пока он не пройдёт. Я знаю, что её родители всегда очень изобретательны в выборе наказания, — именно от неё я услышала, что такое «стоять на горохе». Но отправить её в школу, где она и так была далеко не самой популярной девочкой в классе, с таким прыщом посередине лица, было бы даже для них слишком жестоко.
В эти две недели, когда она сидит дома, её единственный друг, с которым она видится, — это я. Она всегда приходит ко мне, и я никогда не хожу к ней — к ней нельзя, её строгие родители не разрешают.
Я знаю, что она скоро придёт ко мне, поэтому не закрываю дверь в квартиру. Когда она заходит, я не отрываю взгляд от экрана компьютера. Мне его купили совсем недавно, он — первый и долгожданный, поэтому любая игра на нём безраздельно владеет моим вниманием.
Я говорю:
— Привет! Посмотри, кого я создала! Она певица.
Она восхищается её прической, но при этом говорит:
— А я бы хотела поиграть так, чтобы она была доктором.
Я раздражаюсь, потому что созданная мной героиня совсем не похожа на врача, уже открываю рот, чтобы сказать об этом, но поворачиваюсь и вижу лицо девочки, которая живёт со мной в одном подъезде.
Место на лбу, где был прыщ, впервые за две недели не скрывает пластырь. Теперь на этом месте кружок светлой, ещё немного розовой, но ровной кожи.
Я смотрю с восхищением на это место и произношу:
— Вау!
Она улыбается, трогает кончиком пальца лоб и говорит:
— Да, уже почти прошёл, родители сказали, что завтра уже можно в школу.
Я заворожённо смотрю на этот идеальный кусочек кожи, на котором нет ни одной веснушки, хотя всё остальное её лицо ими густо покрыто. Оно покрыто ими гораздо гуще, чем моё. По сравнению с ней, у меня их практически нет. У меня нет их на руках, нет на ногах, нет на плечах и нет на спине.
Я знаю, что ей приходится с ними тяжелее, чем мне, поэтому я спешу поздравить её с приобретением такого потрясающе чистого кусочка кожи и говорю:
— Так вот, оказывается, что нужно делать, чтобы избавиться от веснушек, надо просто содрать с себя кожу. Вот бы сделать так полностью, представляешь, как было бы круто?
Странно, обычно девочка, которая живёт со мной в одном подъезде, соглашается со всем, что я говорю и делаю, но тут она молчит.
Странным мне это кажется потому, что это точно лучше всех тех многочисленных народных способов, которые по совету бабушек, тёть и мамы я успела испробовать.
Я знаю, что прикладывать огурцы не помогает. Я знаю, что перемолотая петрушка тоже не помогает. Я знаю, что перекись водорода не только не помогает, но ещё и обжигает кожу.
Она молчит, и тогда я говорю ей:
— Хочешь, я сейчас поиграю и потом дам поиграть тебе?
Конечно же она хочет. Она радуется всё время, пока смотрит, как я играю. Рассказывает, что поставила бы в доме своей героини и какую одежду бы ей выбрала.
А потом девочка, у которой всё тело густо покрыто веснушками, уходит, так и не успев поиграть. Ей нужно приготовить ужин к тому времени, когда родители вернутся с работы. Она всегда уходит в одно и то же время. Я уже привыкла и не прошу её остаться.