У Хозяйки — отдельный вход, при Хозяйке нельзя шуметь, Хозяйка любит воду от консервированного горошка. Хозяйка знает о крысах, знает, что обои отклеиваются, но важнее, что она знает — идти нам некуда.

Наш вход — главный. В прямоугольном узком дворе можно ловить голубей. Обычно не везёт, но сегодня мой день — голубь то ли дурак, то ли доверяет людям, и сам пошёл в руки. И вот — серый с голубым, гладкий курлыка у меня в руках. Я щупаю его горячие бока. Он чуть-чуть дрожит — может, боится. Мне тоже страшно — я раньше держала цыплят, и с ними надо очень осторожно, а то подавишь. А тут целый голубь.

К сетке с обратной стороны прижался мой друг Костя. Костя — богатый, он живёт в своей квартире в многоэтажке, у него есть самосвал, оранжевый с красным, и ему никогда не приходится дарить свои игрушки другим детям на день рождения. Он следит за мной и голубем, и я жадно глажу голубя по шее и спинке, мой собственный голубь. У Кости такого нет и не будет никогда, ему мама не разрешит голубя ловить.

— Где мама, Костик?

— Щас выйдут, мама и папа. Меня одели раньше. Мы в магазин идём.

Я никогда не хожу в магазин. Не то чтобы я начну просить, я никогда не прошу сладкое или игрушки, я знаю, что денег нет. Но мама всё равно всегда плачет, когда перебирает овощи, пересчитывает деньги, а потом папе её жалко, и он берёт колбасу и бананы. А я знаю, что нельзя, надо считать бюджет, и потом они ругаются.

Так что в магазин я не хожу.

— Что это, голубь у тебя?

— Голубь.

Я чувствую себя на сцене. Сейчас я — пуп земли, как дед говорит. Царица Савская. У меня есть голубь. Счастье моё ненадолго: вечером голубя придётся отпустить, а может, и не вечером, а раньше — как мама закончит готовить и позовёт домой. Голубя оставить нельзя.

Мама всегда говорит «только через мой труп» и ещё «у нас и так крысы, какой голубь». Но крысы ненастоящие, не наши, я их никогда не видела — они только шуршат за шкафом, и, когда пылесосишь, внутри стучит мелкий песочек — мама говорит, крысиные какашки, — вот и все крысы у нас. Я бы от крысы не отказалась, только от настоящей, в клетке. Белой желательно. Однажды на Новый год пожелала Деду Морозу, он мне игрушку подарил. Страшную, разноцветную. Вообще не похоже на крысу.

— А у меня вот, — Костя подтаскивает к сетке самосвал за верёвочку. Самосвал я раньше видела — у него поднимается задняя часть, ярко-красная, большие жёлтые колёса, его можно тащить за собой по улице, и он грохочет. Мне очень хочется такой самосвал, но машины мне редко покупают. Однажды давно папа купил на радиоуправлении, но играть можно было только с ним. А теперь у нас нет денег вставить батарейки — батареек надо уйму. Шесть или восемь.

— Меняемся? — Я знаю, что нельзя. Но мне так хочется попробовать открыть дверки в кабину. Вдруг открываются. А голубя оставить нельзя, а Косте всего шесть, он на два года младше — он поведётся. Он не знает, что нельзя. А у него столько игрушек, что ему один самосвал...

— Меняемся! — радуется Костя, а я приподнимаю снизу сетку, просовываю голубя. Он трепыхается, не хочет к Косте, и мне вдруг его становится очень жалко. Но Костя уже подталкивает к сетке самосвал, и я затягиваю машину во двор.

— Мне бежать надо! — Я хватаю самосвал и машу рукой Косте, потому что вижу его родителей. Самосвал трётся об мою куртку, и это шуршание как будто гладит меня внутри. Теперь надо проникнуть в дом, пробежать мимо двери на кухню, где мама, и незаметно играть в своей комнате с самосвалом. Пока можно.

***

— Тебе больше нельзя к Косте, — говорит мама, пока я роняю слёзы в миску с пеной. В тесной ванной почти темно — лампочка жёлтая светит тускло, и ещё мама нависает, заслоняет свет. — Его родители против, думают теперь, что мы какие-то цыгане. Три давай.


Я тру. Голубь оставил белые и жёлтые разводы на рукаве моей единственной куртки, а папа Кости пришёл и забрал самосвал. «Костя, ты предатель», — думаю я. И мне жалко всех-всех — и голубя, с которым неизвестно что произошло. И себя — что уже ночь, а я стираю, и ещё самосвала нет. И маму, которая опять плачет, что куртка может не отстираться и где тогда брать другую.


— Хозяйке они тоже нажаловались. Просили наш табор выселить. Ты понимаешь, что если нас отсюда выгонят, то нам идти некуда?


Я закрываю глаза и слышу, как пена шипит и лопается у меня под пальцами. Я пытаюсь думать о том, как хорошо было с самосвалом. Но слёзы всё равно катятся и катятся.


Костю тоже жалко. Я знаю, что он очень хотел голубя.