Ты закончила говорить, молчание продолжилось. На несколько секунд слово перестало существовать. Зелёные стены зала расширялись с каждым выдохом, а лица впереди сидящих слушателей ужасающе сужались.
Руководил твоим первым собранием в Доме писателей человек, председательствующий там с твоего рождения. Ты только что поела казённых рулетиков, поэтому на лице блаженный сытый блеск, а в голове пищеварение подготовленной речи.
***
— Я буду работать с признанными современными писателями! — ты рассказываешь о победе в конкурсе литературных талантов. — Будут встречи с читателями, занятия, обсуждения… Я буду писать роман!
Наконец-то можно было признаться самой себе в желании писать и говорить об этом. Более того, тебя сразу заметили и пригласили в круг больших авторов. Вот и начало пути. Благословение судьбы.
***
— Молодой прозаик, переводчик, филолог, работник образовательной сферы, — зачитывается список твоих регалий. — Приглашаем!
— Сегодня мы будем рассуждать о преемственности литературы, — объявляет председатель. — Какие есть пути у современной литературы? Какие традиции продолжаются? Что нового можно узнать из современных книг?
В твоём именном блокноте зажигаются буквы: ты планируешь рассказать, что частный опыт переживания большой истории — громкий голос современности.
Все представились, улыбнулись и начали. Тут же заиграла похоронная музыка твоих благих намерений.
— Да что же это такое ваша «современная литература»? Нет её!
Они говорят: писать сейчас нужно о тех, кто теряет головы, держа крест в руках, вспоминать героев прошлого. В остальных нет ничего стоящего. Человека потеряли. Он сгорел, и прах укутали в красный саван.
— А вы, наверное, печатаете свои произведения на этих самых гад-же-тах? — рукой-розочкой покрутил председатель.
— Вот он сидит в телефоне, как и любой человек своего времени. Вы слушаете? Вы можете нам сказать хоть что-то?
— Каков укол современности!
Слушающие довольны.
Внутри небольшие очаги взрывов. Но нога не дергаётся, руки не чешутся. Лишь ощущение челюсти: кажется, что она разрастается, расширяется, становится прямоугольной, как ковш трактора, готовый зачерпнуть землю и каждую высказанную мысль с хрустом пережевать и выплюнуть прямо в…
— Вы из какого города? Вы знаете человека Имени Фамилии? — с галёрки крик.
Ну, кто там на Камчатке?
— Нет, он ушёл из университета ещё до моего поступления, я не застала его.
— Ну и понятно, а я их всех знал! Тогда мы всех знали! И меня все знали, в каждой газете! — просто встал, вскрикнул и выиграл в этом диалоге.
— У меня в Советское время, когда книга выходила, об этом сразу в новостях! А что сейчас? Кого пиарят? Тех, у кого мозгов нет?
— «Вонючей бомбой» по современной культуре давно пора зарядить. Хотя выбивать нечего — интеллекта-то нет.
***
На первом курсе у любого филолога латынь.
— Итак, дамы, давайте разберём латинизмы. Servo, servavi, servatum, глагол первого спряжения. Значение «сохранять, спасать». Какие слова есть в русском с этим корнем?
— Сервант!
— Старое бабушкино хранилище пыльного хрусталя, отлично! Ещё?
— Обсерватория считается?
— Конечно! А еще резервуар. Всё это со значением сохранения. Тут же «консерватор». Что ещё с этим схоже?
— Консервы? — спрашиваешь ты.
— Да! А ещё презерватив! — смеётся старая преподавательница. — А что вы думали? Это же тоже сохранение. Немного другое, но…
***
Но всё продолжается и продолжается… Консервные банки кричат друг на друга.
— Литература не должна отражать жизнь! Вы не правы, придумали себе всё это и вдолбили, как истину! — крик.
— А судьи кто? — крик.
— Я не ожидала такого… — шёпот сидящей слева девушки, она младше тебя на пару лет и ещё не знает, с какой стороны лучше прикладывать открывашку.
— Давайте дадим слово молодёжи. Что же она нам может сказать!
Ты вскипаешь. Твои слова не прыгают на людей, не сбивают потоком, они медленно и ласково стучат по голове.
— Сегодня я отстаиваю право говорить о том, что знаю. Я ребёнок этой преемственности времён. У меня не было дома книг, которые воспитали бы меня в той культуре, которой вам не хватает. Я росла в неблагоприятном районе и не знала, кто такие мировые герои. Мы жили, и это было хорошо. Со мной происходили все те события, которые вы отрицаете, как взрослые. Но я тогда была ребёнком. Не имею ли я права на свой голос? Рассказать, как всё это сформировало меня и моих близких? Я хочу ухватиться за реальность, запечатлеть свой след, пока дождь времени и чужих слов снова не смоет сознание личности. Чтобы современный читатель и читатель после него смог увидеть в моих переживаниях свои развенчанные мысли и чувства.
Разве ты не имеешь право на свой голос?
У тебя есть герой — ты.
***
У тебя никогда не было сомнения в книгах. На первом курсе филфака ты изучала теорию литературы, которая сейчас — прокисшая муть внутри этих презервативов: мимесис Аристотеля отрицается, трактат Лессинга забывается, мысли Дидро — ты что возомнила, два века назад так было! У каждого критика в XIX веке было своё увеличительное стекло направления, через которое смотрели на новые произведения. Они не против этого, только стекло запылилось.
Знаешь ли ты, под какую реальность на самом деле нужно мимикрировать?
Крути
Крути
Крути
Тревожно вентиль
— «И до сих пор этот старый Пер (.)ун», — единственный раз перебивает тебя председатель, надеясь хоть как-то склонить внимание на свою сторону. И даже повторяет, чтобы в зале раздались смешки. Ну почему никто не смеётся?
Всё
погружая в духоту,
повышая градус кана,
хлеще крика
в пустоту.
Ты выговорилась.
— Отличное выступление! Как в точку сказано! — хлопот ладоней.
— Спасибо большое! Что-то вот в груди ёкнуло. Близко, — сжимая на груди свитер, сказал какой-то дедушка с задних рядов.
— Вау… — лишь сказала всё та же сидящая рядом с тобой девочка, которая уже не стеснялась поставить ладонь ребром, пресекая рассуждения председателя о недалёкости фэнтези.
Когда тебя везут обратно в оплаченный отель, ты видишь грядки, похожие на гробы. От осенних дождей они размылись и теперь ждут Возрождения. Хотя бы природа бесконечна — Тургенев был прав.
Бросившись на кровать, ты вспоминаешь. В детстве тебе часто хотелось плакать, если приходилось с кем-то спорить и повышать голос. Это всегда было неприятно: лягушачье икание, заложенный нос и дёргающаяся грудь.
— Но мне так нравится!
— Мало ли что тебе нравится!
Взрослая жизнь всё исправила. Жизнь в творчестве всё исправила. Сегодня ты ни разу не запнулась даже в импровизации.
Ты точно опишешь этот опыт. Чтобы показать всем.
Через пару дней засомневаешься: ну кому это будет интересно. И нужно ли тебе самой?
Но это будет потом.
А пока пиши.
Твоё сегодня бесконечно.
За тобой
нет
больше
тени.